До и после моей смерти - Григорий Аграновский

«Остапа понесло!» – усмехнулся про себя Шкуль, но тут же нашел новый, как ему показалось, очень удачный образ, иллюстрирующий его мысль:

– Или вот ещё. Ты когда-нибудь думал о том, что будет с твоими вещами после твоей смерти? – Доктор собрался было ответить, но так и остался с открытым ртом, потому что Гоша и не ждал ответа. Он продолжал:

– Представь себе, что после твоей смерти в твою квартиру вселяются чужие люди, собирают все, что осталось после тебя и выносят на помойку. Твои вещи, фотографии, книги, записные книжки и ежедневники – всё, что было тебе дорого, что было частью твоего внутреннего мира.

Но это – материализованный внутренний мир, а есть ещё внутренний мир нематериализованный – характер, воспоминания, привычки, вкусы… Так вот, не может все это исчезать вместе с людьми, не должно! Тогда смысл теряется, вся история не имеет смысла, понимаешь?..

– Понимаю – спокойно ответил Вощинский. В этом, безусловно, есть логика, но логика – еще не научное доказательство. А я привык верить только научно доказанным фактам. Поэтому на вопрос о бессмертии души я могу ответить так же, как на вопрос о существовании Бога – я не знаю.

– Вот! – Гоша даже привстал со стула – в этом все дело! Я тоже не знаю!

– Здрасьте! – Вощинский снял с носа пенсне, вытащил из кармана пиджака специальную тряпочку, со вкусом протер стекла, придирчиво посмотрел через них на свет и вернул тряпочку и пенсне на свои места. – Ты же так горячо меня убеждал!..

– Убеждал… Потому что я думаю, что это так. Весь ход мировой истории доказывает, что это должно быть так. Но… я не знаю! И поэтому я решил подстраховать Создателя…

– Ого!

– Да, на случай, если он, все-таки, не посчитал нужным сохранять духовный мир каждого человека после смерти. Я решил сам дать каждому такую возможность. Впрочем, как любой художник, я творю не для каждого, а для себя. Так вот, я должен быть уверен в том, что мой внутренний мир, все, о чем мы говорили, не исчезнет вместе со мной. Я хочу, чтобы это сохранилось после меня. И «это» любого человека тоже. Вот это и будет – «нет, весь я не умру»! Настоящей победой над смертью!

– Это будет программа? – догадался Вощинский.

– Да, если это будет, то будет программа.

– Расскажешь? – доктор сразу стал очень серьезным.

– Конечно. Только сперва закажу себе ещё поесть – такие беседы бывают очень энергоемкие! Ты что-нибудь будешь?

Вадим мотнул головой. Гоша жестом подозвал официанта…

Как и два дня назад, когда Шкуль пришел сюда в первый раз, в кафе было немноголюдно. Вернее, в нем – по крайней мере, по эту сторону стойки – вообще не было ни одного человека, кроме них с доктором. Так, по крайней мере, показалось Гоше. На самом деле, один человек в зале все-таки был, он сидел совсем рядом, за соседним столиком, но за Гошиной спиной, поэтому был незаметен для него. Сутулый, в длинном, черном пальто, похожем одновременно на сутану священника и фартук палача, и темном шарфе, небрежно намотанном поверх него, человек очевидно выпадал из окружающего пейзажа и был похож на пришельца из какого-то другого мира.

Он сидел за соседним столиком, буквально в двух метрах от Гоши с Вадимом с самого начала их встречи – и все это время оставался невидимым для обоих. Потому что почти всю свою долгую жизнь вынужден был жить невидимкой и отлично усвоил искусство древних ниндзя оставаться незаметным даже в людных местах…

– В общем, это будет компьютерная версия человека – с удовольствием произнес Гоша, приступая к новой порции пива. – Она сможет моделировать любого человека, причем, не только внешность, жесты и мимику – она будет воспроизводить его характер и даже образ мышления. Немного похоже на спиритический сеанс, только гораздо круче. То есть, ты, например, страдая ночью от бессонницы, сможешь сесть за компьютер, нажать кнопочку и поболтать со мной. И это будет не записанный мой голос, не механический монтаж фраз из заложенного в память словарного запаса – программа, на основе имеющейся у нее информации, будет моделировать мое мышление, мой характер, мои взгляды на жизнь, суммировать все это – и… в общем, я буду тебе отвечать практически так же, как в такой же ситуации ответил бы при жизни. И так «записать» можно будет любого человека, только с одним ограничением – он должен сначала умереть физически. Так что, пока я не умер, для того, чтобы скрасить твою бессонницу, мне все равно придется приезжать к тебе.

Шкуль перевел дух и, наконец, вспомнил про недоеденную глазунью – ее единственный оставшийся глаз уже подернулся тоненькой, искрящейся пленкой. Он аккуратно погрузил весь кусок на вилку, проследив за тем, чтобы его вес распределялся на ней равномерно и чтобы желток не порвался, и осторожно, как драгоценный груз, перенес все это к себе в рот.

Отхлебнул из бокала – и стал с удовольствием наблюдать за реакцией доктора на свои слова.

Вощинский снова протирал пенсне, но теперь уже не демонстративно, а так, как он всегда это делал, когда был чем-то озадачен. Затем надел его – и, наконец, произнес:

– А откуда программа будет брать информацию? И кто ей эту информацию даст – ведь сам… м-м… оригинал уже не сможет это сделать?

– Кто сказал, что не сможет? – возразил Гоша. Наоборот, только сам «оригинал» и сможет отбирать и загружать в программу информацию о себе, больше – никто.

– Но ведь он может загрузить… – деликатный Вощинский пытался подобрать подходящее слово.

– Ложную информацию? – помог ему Гоша.

– Ну да.

– Разумеется, ну и что? Ложные данные мог бы ввести и любой другой. Суть программы именно в том, что ты записываешь себя сам – ведь никто не знает человека лучше, чем он сам себя. И если мне, например, захочется, чтобы мой клон имел что-то общее с Петром Первым или с Эйнштейном и я внесу в свою программу соответствующую информацию – ну, значит, он и будет похож на Эйнштейна, но не на меня. И ты, когда захочешь пообщаться со мной, сразу заметишь это. Заметишь, что это – не совсем я. И… ну, ты понимаешь, что будет: это буду и не я, и не Эйнштейн. Потому что, что я знаю об Эйнштейне, чтобы «воспроизвести» его клон?..

Гоша перевел дух – и продолжил уже спокойнее:

– Я же сказал: я делаю это, прежде всего, для себя, чтобы сохранить именно свои «прекрасные черты» – он изобразил пальцами кавычки. – Потому что все эти черты, пусть даже о них никто не знает, кроме меня, – они все равно определяют мой характер, мою индивидуальность, мою суть – то, что узнаваемо во мне для близко знающих… знавших меня людей. Поэтому, отбирая и загружая информацию о себе, нужно быть честным с самим собой. Только так ты сразу узнаешь меня «там» – Шкуль красноречиво поднял глаза к потолку – и поверишь, что это я. А источников информации будет предусмотрено много: личная и деловая переписка в цифровом и в бумажном виде, фотографии, видео, социальные сети, даже художественные произведения, если он их создавал. А главное – твоя… моя собственная память. По сути, программа и будет памятью человека, перенесенной на диск. Главная моя задача – записать информацию из каждого канала на понятном для программы языке, вернее, создать такой алгоритм и научить саму программу записывать информацию из разных источников.

– Все-таки, почему нужно непременно сначала умереть? – задумчиво произнес доктор.

– Чтобы программа не превратилась в компьютерную игру «поговори сам с собой». Это не игра, это то, что каждый оставляет после себя. Его завещание этому миру. Его уникальность, самость – и равенство всех людей, реальное равенство, независимо от профессий, званий, титулов и наград. Потому что перед вечностью, прости за пафос, все равны – и Эйнштейн, и последний дворник, каждый – частица этого мира, и без того, и без другого мир был бы чуть-чуть иным. Я, например, когда-то знал одного кладбищенского могильщика, который был настоящим философом и очень не банально говорил о жизни и смерти. Признаюсь, идея программы появилась у меня после общения с ним… Сколько ещё в мире таких людей? Сколько людей о них знают? Что остается миру после их смерти?.. Сколько бы мы не твердили о равенстве всех людей, сегодня есть лишь два места, где все действительно равны: баня и кладбище. Моя программа – это, наконец-то, фактическое торжество девиза «Liberte, Egalite, Fraternite» – через двести лет после его формального провозглашения!

Шкуль помолчал и подытожил:

– Так что, только после смерти – это справедливо.

Какое-то время оба молчали. Доктор переваривал услышанное, Гоша наслаждался произведенным эффектом. Наконец, осознав грандиозность замысла, Вощинский спросил:

– Но как же ты это обеспечишь?

– Это – самое трудное во всем проекте – с готовностью ответил Шкуль. Но программа должна будет в каждом случае распознавать, какого человека «вызывают» – живого или умершего. Живого она не «вызовет».